Поскольку работа по «легализации» радистки была в основном закончена, мы
с водителем, не желая оставаться «единственными» защитниками Курска, забрали
на нефтебазе перед ее взрывом 2 бочки бензина и бидон автола и выехали из
города. За нами грохотали взрывы. Трудно было понять, то ли город бомбили
немцы, то ли начал выполнять заключительную часть своего задания мой друг
Бабин.
Настроение было подавленным в связи с общими неудачами на фронте,
разрушениями, гибелью людей и сознанием недоработок в выполнении
непосредственных служебных задач. Что могли сделать наши чудесные разведчики-
добровольцы при такой поспешной подготовке, плохо обеспеченные, наспех
заброшенные в незнакомые районы, доверенные малоизвестным людям? Что
серьезного могла сделать 19-летняя девушка, оставленная в чужом городе в
условиях оккупации, да еще без связи? Почему с конца октября молчит Центр?
Какие еще ошибки в подготовке радистов допущены нами? А ведь такую
подсадку разведчиков перед наступающим противником в первые месяцы войныпроводили многие десятки оперативных работников управления и РО фронтовых
штабов. Действовали они теми же методами и средствами, что и я.
Единственная надежда была на массовость проводимой заброски,
оправданной при огромной протяженности фронтов. Некоторые шансы на
успешную отдачу давала также неизбежная при колоссальных перемещениях
людей, вызванных войной, неорганизованность в тылу противника и
невозможность даже немецкой «хваленой» административной машине учесть их
всех и сразу наладить контрразведывательную службу. Ориентировка на создание
подвижных разведгрупп партизанского типа, при невозможности работать в
городах и поселках, также давала основание верить в успех хотя бы части наших
людей.
Опыт последующей работы показал, что эти соображения в какой-то степени
оправдались. Потери были велики, но разветвленная сеть разведчиков все же
сохранилась. Многие выжили, легализовались с помощью советских патриотов,
устроились на работу в немецких оккупационных органах, на узловых станциях
железных дорог. Из городов, поселков, от лесных групп, возникавших на оккупированной территории партизанских отрядов,
через наших радистов начата поступать все более и более полная информация о
немецких войсках, сначала об их группировке, перебросках живой силы и
техники, а в последующем, по мере укрепления и усиления агентурных кадров,
планах и намерениях. Наше возвращение в Москву длилось свыше 10 дней.
Вместе с нами отходили на восток наши бойцы. Пешком, на повозках, верхом на
отобранных в колхозах и совхозах лошадях без седел ехали и шли пехотинцы,
артиллеристы, танкисты, оставившие свои танки, орудия и автомашины в осенней
курской грязи из-за отсутствия горючего. Отходили группами, вырвавшись из
окружения, зачастую только с личным оружием. Раненых везли на повозках. Вся
дорога от Курска до Щигров была усеяна военной техникой, брошенной
отходящей 13-й армией. Не было горючего, в то время как в городе саперы
подрывали емкости с бензином.
Учитывая отсутствие железнодорожного движения на линии Курск—Щигры,
мы двинулись на полуторке по шпалам, пропустив один рельс между колес, и
успешно добрались до Щигров. В дальнейшем выбирали дороги в стороне от
направления отходящих войск.
Много нелестных замечаний и горьких упреков приходилось выслушивать от
крестьян попутных деревень, в которых приходилось останавливаться на ночлег
или просить выделить лошадей для извлечения из липкого чернозема завязшей по
самый дифференциал автомашины. «Продали Россию», «До Курска даже дурак
Николка не пустил немцев», «Вояки, чему же вас учили, только проводить
парады», — бросали реплики наиболее агрессивные. Почти все спрашивали: «Как на фронте?», «Что же с нами будет?» Женщины плакали, вспоминая своих мужей,
сыновей, братьев, служивших в армии, от которых с начала войны не было
никаких вестей. Информация у населения была крайне скудная. Сводки
Информбюро были неутешительными. Курск давно уже был взят немцами, а бои
все еще шли на «курском направлении».